Что ты увидишь, когда, расправляя плечи,
выйдешь из облака смутным декабрьским утром?..
Там не бывает ночи, но там не бывает легче.
Там, как и здесь, – зашорено или утло.
Ты принимаешь мир, как и прежде, – живо,
только сквозь стёкла безрадостных откровений.
Рвётся стальное небо, как сухожилье.
Свет расползается полупрозрачной веной.
Помнишь, как было холодно, зло и больно?
Как очевидно смотреть на чужие пальцы…
и сознавать невозможность руки разжаться.
Время, как в кислоте, растворилось после.
Ты не хотел ни вражды, ни беды, ни обиды,
в кровь рассекающей скомканным снегом надбровье.
Просто становится тесно на лезвии бритвы –
больше дышать не способен ни веско, ни ровно…
Старый декабрь дикобразом вползает угрюмо
в голову, словно в нору, и пошагово метит
прошлое. Ты так боялся смерти –
ты до сих пор не поверишь никак, что умер…
Быть не прощённым за чувства и честность биться
мышечным нервом в плену подзамочных скважин
нужно, наверное, чтобы понять однажды,
как полутон в полотне, полувздох забытый
важен…
Мнил себя чутким и слышащим ты, свободный
от одеяла чужой теплоты и вязки
в судорожном от жары лете – то ли ободран,
то ли святой наготой помазан.
Я допускаю вполне, что наступит завтра.
Вместе мы будем сидеть на ветвях кленовых –
голых над фонарями… когда внезапно
смерть развернётся вспять и начнётся снова.
сильное и несуетное... постсуетное, так сказать, это как после жизни...
когда внезапно
смерть развернётся вспять и начнётся снова
вязиво образов на общем еле прощупываемом, но пульсирующем стержне смысла:
Рвётся стальное небо, как сухожилье.
Просто становится тесно на лезвии бритвы –
Старый декабрь дикобразом вползает угрюмо
в голову, словно в нору, и пошагово метит
прошлое.
Как-то по-новому для Вас, Лиза. Очень понравилось. Про старый декабрь, что в голову, как в нору И "сидеть на ветвях кленовых –
голых над фонарями…" - стих настроения, так мне показалось.
И "сидеть на ветвях кленовых – 
