История с топографией

...вот  что  меня  подвело  -  иллюстрации!

Даже  не  картинки,  а  миниатюры  -  размером  в  самую  маленькую  почтовую  марку  ценой  4  копейки,  такие  даже  не  наклеивали  на  конверты  и  почтовые  карточки,  а  просто  печатали  на  них,  чтобы  не  возиться  с  мелочью.  Этими  крохотными  картиночками  пояснялись  условные  топографические  знаки,  которые  мы  начали  изучать  в  5  классе  на  уроках  географии.  А  мне  карты  всегда  нравились,  особенно  физические,  которые  позволяли  почти  воочию  увидеть  местность  –  но  в  топографические  карт  я  просто  влюбился.  Ведь  на  них  можно  было  показать  всё,  от  рельефа  и  разных  урочищ,  вроде  балок  и  оврагов,  до  строений,  дорог,  линий  связи  и  электропередач.  Да  с  этой  наукой  я  смогу  перенести  на  лист  бумаги  всё,  что  видят  мои  глаза,  и  даже  больше,  намного  больше:  я  смогу  нарисовать  и  то,  что  видит  моя  фантазия.  Карта  невероятного,  причудливого  и  изменчивого  мира,  который  рисовало  мне  воображение  –  что  может  быть  лучше!

В  тот  день,  когда  мы  начали  изучать  топографию,  я  засел  за  уроки  с  небывалым  прилежанием.  Очень  быстро  я  прочитал  заданные  на  дом  параграфы,  а  также  все  последующие,  посвященные  топографии.  Потом  я  взялся  за  условные  знаки  и  надолго  на  них  застрял,  любуясь  живописными  миниатюрами  и  воображая  себя  там,  в  этих  волшебных  местах.

Например,  «Обрыв»  с  отметкой  «уреза  воды»  заставлял  меня,  уже  довольно  бывалого  рыбака,  буквально  сглатывать  слюну  –  ну  очевидно  же,  что  под  этим  обрывом  уловистая  яма!  А  «Грунтовая  дорога  и  деревянный  мост»  –  это  же  иллюстрация  к  Гайдару,  никак  не  меньше!  Прочие  миниатюры  были  ничуть  не  хуже;  через  много  лет  я  услышал  выражение  small  is  beautiful,  «малое  прекрасно»,  которое  заставило  меня  вспомнить  те  уроки,  а  тогда  я  просто  любовался  этими  картиночками  –  и  с  каким-то  необычным,  незнакомым  мне  чувством.  Казалось,  эти  фрагменты  размером  с  почтовую  марку  все  вместе  составляют  какой-то  прекрасный  мир,  который  даже  лучше  нашего.  Но  этот  мир,  вне  всяких  сомнений,  существует:  не  стали  бы  такие  серьезные  люди  как  географы  выдумывать  знаки  для  составления  карт  воображаемого  мира  (хотя  довольно  долго  они  именно  этим  и  занимались).  Я  тогда  не  отдавал  себе  отчета,  что  меня  так  очаровало,  а  всё  было  довольно  просто:  на  картиночках  всё  было  безупречно.  В  «Овраге»  не  было  навалено  мусора  до  самого  верху,  «Школа»  сияла  чисто  вымытыми  голубенькими  окнами,  «Шоссе»  стелилось  в  даль  безупречной  лентой,  а  по  нему  катил  аккуратный  грузовичок-игрушечка...  –  топографический  мир  был  так  же  идеален,  как  и  тот  газ,  который  известен  теории,  но  совершенно  не  знаком  практике.

Через  сколько-то  занятий  наш  географ  поделил  территорию  школы  на  участки,  написал  их  названия  на  бумажках  и  предложил  нам  тянуть  жребий.  Кто  какой  участок  вытащит,  тот  такого  участка  план  и  малюет.  А  я  как  раз  читал  «Двенадцать  стульев»,  вспомнил  съезд  детей  лейтенанта  Шмидта,  «сомнительный  Херсон  и  безнадежный  Минусинск»  и  довольно  громко  засмеялся.  Учитель  сделал  мне  замечание  и  не  позволил  тянуть  жребий,  а  вместо  этого  выдал  «эксплуатационный  участок».  У  Паниковского  на  моем  месте  вытянулось  бы  лицо,  он  бы  затеял  склоку,  а  потом  перешел  бы  все  границы:  мне  достался  школьный  двор,  весьма  обширный,  но  совершенно  неинтересный  в  смысле  топографии.  Это  была  асфальтированная  площадка  между  школой  и  забором,  в  одном  из  углов  которой  торчала  ядовито-зеленая  кирпичная  будка  –  в  нее  сваливали  макулатуру  и  металлолом.  Еще  к  ней  нельзя  было  прикасаться:  руки  и  одежда  приобретали  тот  же  ядовито-зеленый  цвет;  руки  еще  кое-как  отмывались,  а  вот  одежду  можно  было  и  загубить,  но  для  таких  подробностей  условных  знаков  в  учебнике  не  нашлось.  И  вот  теперь  мне  предстояло  перенести  на  план  это...  это...  убожество!  –  то  есть  я  не  смог  бы  воспользоваться  ни  одним  из  знаков,  которые  рисовали  такой  прекрасный  мир...

Я  сидел  на  низенькой  оградке,  тянувшейся  вдоль  школьного  палисадника,  в  котором  буйствовали  астры,  и  с  грустью  вспоминал  «Обрыв»,  «Сад»,  «Смешанный  лес»  и  «Овраг».  Похоже,  на  моем  листе  появится  только  «Школа»  –  черный  прямоугольник  с  маленьким  зубчиком  и  двумя  буквами  «шк.»,  да  еще  черный  прямоугольник  ядовито-зеленой  будки,  вот  тебе  и  вся  топография.  Я  вздохнул,  поднялся  с  ограды  и  поплёлся  обходить  двор,  вдруг  там  найдется  что-нибудь  еще.  Я  плёлся,  а  в  моей  голове  кружились  картиночки;  они  ободряюще  подмигивали  и  всем  своим  видом  говорили:  не  дрейфь,  географ,  мы  что-нибудь  придумаем!  И  мы  придумали.

Я  уместил  на  школьном  дворе  все  свои  самые  любимые  условные  знаки  –  тут  были  и  «Обрыв»  с  «отметкой  уреза  воды»,  и  «Луг»,  и  «Болото»,  и  «Смешанный  лес  и  домик  лесника»,  и  «Колодец»,  и  «Болото  с  камышами  и  озером»  и  еще  много  чего.  Школьный  двор  превратился  в  сплошное,  невероятно  разнообразное  урочище,  хотя  и  освоенное  человеком,  но  всё  же  предлагавшее  щедрый  простор  для  прогулок,  разведок,  а  может,  даже  открытий!  В  последний  момент,  уже  сдавая  работу,  я  кое-что  вспомнил,  отдернул  протянутую  руку  и  быстренько  нацарапал  в  первом  попавшемся  углу  кривобокую  «Школу».  Зато  все  мои  остальные  условные  знаки  были  безупречны,  и  при  одном  лишь  взгляде  на  них  я  вспоминал  очаровавшие  меня  миниатюры.

Вот  они-то  меня  и  подвели...

Зато  эта  история  получила  внезапное  продолжение  через  несколько  лет,  когда  я  уже  напрочь  забыл  печаль,  поразившую  меня  в  царстве  топографии.  Однажды  нас,  всю  школу,  собрали  в  том  самом  пустынном  дворе;  директор  взобрался  на  верхнюю  ступень  лестницы,  ведущую  со  двора  в  вестибюль,  потряс  каким-то  листком  бумаги  и  провозгласил  создание  школьного  парка.  «Наш  парк  будет  здесь!»  -  подытожил  директор  и  показал  этим  листком  и  свободной  рукой  прямо  перед  собой,  то  есть  на  нас,  застывших  в  темно-коричневых  шеренгах,  словно  какой-то  не  в  меру  густой  «лиственный  лес»…  Потом  случилось  множество  субботников,  и  под  руководством  трудовиков  асфальт  был  взломан,  а  наш  двор  и  в  самом  деле  превратился  в  парк.  Все  посаженные  деревья  принялись,  между  ними,  словно  сама  собой,  произросла  трава,  и  пролегли  две  дорожки,  мощенные  аккуратными  бетонными  плитками  и  пересекавшие  новый  парк  по  диагоналям.

Да,  по  диагоналям!  -  ведь  наш  парк  был  такой  же  прямоугольной  формы,  как  миниатюрки  к  условным  топографическим  знакам.  Как  знать,  тот  листок  в  руке  директора  –  может,  это  и  был  мой  план  школьного  двора,  который  моё  воображение  снабдило  рекой  с  обрывом,  озером  с  камышами,  болотом  с  утками  и  смешанным  лесом  с  домиком  лесника?  И  –  как  знать?!  –  может,  всё  в  этом  мире  сначала  было  задумано,  воображено  и  нарисовано  на  карте,  и  только  потом  появилось,  было,  наконец-то,  «открыто»?

2020

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=885707
Рубрика: Лирика любви
дата надходження 12.08.2020
автор: Максим Тарасівський