"Здесь был я"

                                                 «Великие    люди!  Обратите  внимание,  предводитель.
                                                   Видите?  Чуть  повыше  облака  и  несколько    ниже  орла!
                                                   Надпись:    "Коля    и  Мика,  июль  1914  г.".
                                                   Незабываемое  зрелище!»
                                                   [i]И.  Ильф,  Е.  Петров.  Двенадцать  стульев[/i]



Трудно  найти  такое  место  на  Земле,  где  бы  кто-то  ни  оставил  пресловутую  надпись  «Здесь  был  [i]имярек[/i]».  Человек  хочет,  чтобы  о  нем  помнили,  -  почему?  Чего  здесь  больше:  суетной  гордыни  или  острого,  болезненного  одиночества  человека  в  бесконечной  череде  поколений?  Думается,  именно  гордыня  направляет  руку,  выводящую  «здесь  был…».  А  одиночество  человека  в  истории  всегда  лежит  в  основе  этой  надписи:  меня  нет,  а  этот  мир  все  так  же  несется  в  пространстве  и  времени,  как  ни  в  чем  ни  бывало.  Как  будто  меня  не  бывало!  -  Суета,  суета…  Но  почему  тогда  из  двух  главных  заповедей  одна  говорит  о  любви  к  Господу,  а  другая  –  о  любви  к  человеку?  Не  потому  ли,  что  любви  к  Господу  без  благодарной  человеческой  памяти  может  оказаться  недостаточно  в  самый  ответственный  момент  моей  личной  истории?..  Впрочем,  всю  правду  о  себе  мы  узнаем  только  тогда,  в  этот  момент.  Но  понять  некоторые  вещи  можно  уже  сейчас,  если  немного  приглядеться.

[b]                  ПИСАТЕЛЬ[/b]

В  детстве  я  очень  хотел  стать  знаменитым.  И  даже  не  то  чтобы  хотел,  -  я  вполне  был  уверен  в  своем  грандиозном  будущем.  Была  такая,  знаете  ли,  готовность  к  ослепительной  славе.  Сомнений  не  было.  Мерещилась  разная  чепуха  –  «[i]экипажи,  скачки,  рауты,  вояжи[/i]»…

В  те  далекие  времена  я  видел  для  себя  только  одну  славу  –  славу  писателя.  Возможно,  потому,  что  очень  любил  читать.  Еще  мне  нравились  различная  канцелярская  утварь  –  ручки  и  карандаши,  тетради  и  блокноты,  пеналы  и  папки.  Теперь  я  уверен,  что  наверняка  спутал  страсть  к  канцтоварам  с  наличием  способностей  к  писательству.  В  общем,  задатки  торговца  или  кладовщика  принял  за  талант  писателя…

Мне  представлялись  полки,  уставленные  толстенькими  томиками,  мое  имя  в  школьных  и  университетских  программах,  поклонники  и  поклонницы,  рыдающие  у  подножия  скромного  памятника  на  «родине  писателя»….

Однако  мои  мечтания  о  славе  писателя  как-то  опускали  все,  что  касалось  таланта  к  этому  ремеслу  и  труда  на  писательской  ниве.  Между  мечтами  и  достижениями  не  было  разницы.  Мечты  и  были  главным  моим  достижением.  Чистой  воды  маниловщина  и  обломовщина…

Отрезвили  первые  попытки  писать.  Слово  оказалось  неподатливым  материалом,  почище  гранита.  Сюжеты  и  идеи  своим  убожеством  угнетали  даже  их  творца.

Погоревав  о  только  что  обездоленных  мной  потомках,  я  оставил  мысли  о  карьере  писателя.


                   [b]РЕЖИССЕР[/b]

Потом  меня  увлекло  кино.  Среди  сотен  фильмов,  которые  не  стоили  потраченного  на  их  просмотр  времени,  иногда  встречались  подлинные  шедевры.  Меня  потрясла  сила  воздействия  этого  искусства  на  зрителя  –  я  и  немедленно  увидел  себя  там,  на  сцене,  перед  взорвавшимся  аплодисментами  залом…  

Однако  некоторое  представление  о  реальности  у  меня  к  тому  времени  появилось.  Помните,  как  выглядел  персонаж  Бодрова-младшего  в  фильме  «Брат»,  когда  он  вырядился  для  покушения  на  рыночного  «авторитета»?  У  меня  были  такие  же  огромные  очки  в  роговой  оправе,  жуткий  берет  и  китайский  пуховик  до  пят.  С  одним  отличием:  мой  пуховик  был  ярко-желтого  цвета.  Как  актер,  я  бы  не  смог  покорить  публику.  Но  режиссура  –  в  моем  представлении  –  прощала  некоторую  неряшливость  и  непритязательность  в  облике.  Чтобы  гениальность  была  контрастнее,  так  сказать.  Выглядел  я  именно  как  режиссер,  а  не  как  звезда  экрана.  Выбора  не  было:  я  уже  видел  себя  скромным,  очень  талантливым  режиссером  с  мировым  именем.

Однако  мечтания  о  состоявшейся  славе,  о  незабываемых  следах,  которые  мое  творчество  оставило  в  кинематографе  и  душах  зрителей,  снова  оказались  подвешенными  в  воздухе.  Не  прилагая  никаких  усилий,  даже  не  пытаясь  что-либо  предпринять,  я  с  упоением  создавал  все  новые  и  новые  подробности  своего  блестящего  кинематографического  будущего.  Время  шло,  создавались  новые  киношедевры,  а  моя  известность  пока  что  не  выходила  за  пределы  моего  воображения.

Взбешенный  неблагодарностью  зрителей  и  переменчивостью  творческой  Фортуны,  я  отказался  от  своей  воображаемой  кинематографической  карьеры.

                   [b]БИЗНЕСМЕН[/b]

К  этому  моменту  наступили  новые  времена.  Бизнес  из  уголовно  наказуемого  деяния  превратился  в  «индивидуальную  трудовую  деятельность»,  а  потом  и  в  «предпринимательство».  Бизнес-империи  росли  и  рушились;  нищие  становились  миллиардерами,  а  миллиардеры  нищими.  А  главное  –  они  все  становились  известными,  их  любили  пресса  и  телевидение.  Наверняка  их  будут  помнить  потомки  –  свои  и  чужие.

И  вот  как-то  вечером  в  одной  комнате  общежития  собрались  мои  университетские  друзья-товарищи.  Мы  все  были  очень  молоды  и  очень  бедны.  Но  наши  грандиозные  планы  простирались  чрезвычайно  далеко.  Роскошная  лепнина  на  потолке  моей  убогой  комнаты  подчеркивала  контраст  между  нашим  скромным  настоящим  и  баснословным  будущим.

Мы  ясно  видели  это  будущее  сквозь  клубы  табачного  дыма,  сквозь  который  нельзя  было  различить  лица  рядом  сидящего.  Мы  говорили  о  нашем  бизнесе  так,  словно  по  всей  стране  уже  высились  ослепительные  офисы  из  стекла  и  стали,  украшенные  скромной  золотой  табличкой  с  именем  нашей  фирмы:  «Южно-украинская  торгово-промышленная  экспортно-импортная  компания»  (как  сказал  бы  мой  папа,  «автомотовелофотобочкотракторный  завод»).

Мы  много  выпили  в  тот  вечер,  весь  стол  был  уставлен  бутылками;  серый  от  сигаретного  пепла  кот  бродил  среди  бутылок  и  настойчиво  требовал  пищи.  Я  закрывал  глаза,  и  его  истошное  «мяу»  сразу  же  трансформировалось  в  сладостное  «Пиастры!  Пиастры!»

Однако  на  трезвую  голову  я  увидел  в  нашем  бизнесе  только  риск,  опасности  и  труд.  Напрасно  друзья  убеждали  меня,  что  из  риска  как  раз  и  произрастает  прибыль;  мои  неудачи  с  писательством  и  режиссурой  убедили  меня,  что  жизнь  –  несправедливая  штука.  Ты  трудишься,  как  вол,  а  в  результате  –  тернии  и  волчцы.  Нет  уж,  дудки:  я  требую  твердых  гарантий  успеха,  славы  и  памяти  благодарных  потомков!  Авансом!

И  пока  я  стоял  на  пьедестале  собственной  гордыни  в  этой  неудобной  позе,  мои  друзья  занялись  бизнесом.  И  дело  у  них  пошло.

                     [b]НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ[/b]

Мне  очень  хотелось  любви  и  благодарности  современников  и  долгой  памяти  будущих  поколений.  Годами  я  размышлял  о  том,  что  нет  в  этом  ни  смысла,  ни  справедливости:  я,  такой  талантливый,  просто  гениальный,  прозябаю  в  забвении.

Тем  временем  я  испробовал  несколько  карьерных  возможностей.  Приступая  к  новому  делу  со  страстным  рвением,  я  очень  скоро  терял  к  нему  всякий  интерес:  успехи  требовали  большого  труда,  а  признание  и  слава  вырисовывались  как  отдаленная  и  маловероятная  перспектива.
Время  шло;  постепенно  миновал  и  возраст,  благоприятный  для  свершений.  С  рождением  детей  передо  мною  словно  разверзлась  пропасть:  я  никогда  не  стану  знаменитым  и  прославленным.  Жизнь  кончена!

                     [b]«ЗДЕСЬ  БЫЛ  Я»[/b]

Однажды  мы  с  дочкой  шли  по  нашей  улице.  Мы  держались  за  руки;  желтые  листья  кружились  в  воздухе  и  мягко  опускались  нам  под  ноги.  Она  держала  мою  ладонь  своей  маленькой  горячей  ладошкой,  и  заворожено  смотрела  на  падающие  листья.  Кружение  листьев  в  налившемся  синевой  небе  околдовало  ее,  и  она  все  повторяла:  «Папа,  а…  Папа,  а…»  и  никак  не  могла  закончить  очередной  вопрос.

И  тут  терзавшие  мою  душу  призраки  упущенной  славы  наконец  оставили  меня.  Я  прозрел.  Сначала  у  меня  возникло  очень  странное  ощущение:  я  почувствовал,  будто  наши  шаги  вращают  земной  шар.  Вернее,  будто  я  своими  шагами  вращаю  Землю,  а  дочке  приходится  только  переставлять  свои  маленькие  сапожки  по  поверхности,  а  уж  шар  докатится,  куда  следует.  Если  бы  я  остановился,  листья  бы  замерли  в  воздухе,  и  воздух  вокруг  нас  наполнился  бы  тишиной  и  неподвижностью…

Мне  все  вдруг  стало  предельно  ясно.  Такие  вещи  происходят  в  краткий  миг,  и  ты  понимаешь,  что  мир  изменился,  и  ты  изменился,  и  жизнь  больше  никогда  не  будет  такой,  какой  она  была  на  прошлом  ударе  сердца.

Мое  новое  понимание  не  может  облачиться  в  слова  уже  несколько  лет.  Я  и  теперь  не  уверен,  что  найду  нужные  слова.  Но  меня  больше  не  тревожат  мысли  о  славе,  признании  и  благодарных  потомках.  Я  вспоминаю  желтые  листья,  синее  небо  и  горячую  ладошку  в  своей  руке.  Эта  девочка  вырастет,  и  однажды  серьезная  взрослая  женщина  вдруг  вспомнит,  как  папа  рычал,  словно  тигр,  выпрыгивая  из-за  кресла,  и  улыбнется  некстати,  а  может,  даже  уронит  слезу.

И  если  я  буду  рычать  достаточно  убедительно,  чтобы  впечатлить  одну  маленькую  девочку,  мне  не  придется  искать  славы  у  миллионов  землян  или  карабкаться  в  горы,  чтобы  напомнить  миру:  «Здесь  был  я».
____________________
Опубликовано:  Отрок.UA  -  #  1(49)  -  2011

адреса: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=497340
Рубрика: Лирика
дата надходження 07.05.2014
автор: Максим Тарасівський