Диктатор вышел в сад, а сад звенел,
просил вниманья. Небо розовело.
Вдали холмы виднелись, за предел
пытаясь пригласить его. Без дела,
внизу, под ними, бился океан
о светлые возвышенности брега,
и если бы он был сегодня пьян,
то ринулся б туда уже – с разбега,
желая связь навеки разорвать
со всем, что окружает неустанно,
но трезвеннику собственная пядь
дороже океана. Для тирана
она важней чем третьему лицу,
земля ему родного сына ближе,
ведь без неё не выстоять дворцу,
а самому диктатору - не выжить.
Он вышел в сад, но сад его, увы,
не вызовет у собственника: «ух, ты!»
Вдали вода, желая синевы
небес достичь, раскачивала в бухты
всё время приходившие суда
и лодки, покидавшие причалы.
Диктатор вышел в сад, где никогда
ещё он не испытывал печали.
Но полночь надвигалась не спеша,
за горизонт светило собиралось,
чтоб в поздний час в глазах его – душа
навеки потеряла актуальность.
