| Сторінки (1/11): | « | 1 | » |
Когда я пришел, Пит Сигер был уже совсем плох, но еще как-то держался. Казалось, что все в порядке. Пигментные пятна на натянутой коже черепа, седая, местами прореженная борода, — какая разница, если он был еще достаточно бодр? Он говорил и учил по-русски, но я почему-то был уверен, что он делает всем одолжение. Старые коммунисты не стесняются говорить по-английски. Просто не любят. Когда я, наконец, собрался, чтобы поблагодарить его за все, что он сделал, все пошло наперекосяк. Вначале он потерял руку. Ее не отрубили, не отсекли, не оторвали, забрызгав все кровью. Крови не было вообще. Пит начал мумифицироваться еще при жизни. Плоть иссохла, кровь стала медового цвета и густоты. В один момент предплечье просто вышло из сустава, оторвалось от локтя и со стуком упало на пол. Я подбежал к старику и попытался успокоить его. Все, кроме, может быть, него самого, понимали, что Пит Сигер умирает. Он был в треморе и смотрел невидящими глазами. Нужно было уложить его, но было страшно даже прикоснуться к его хрупкому и ломкому телу. В конце концов он потерял также и второе предплечье.
Мы уложили его на кровать и старались говорить тише, насколько это было возможно. так продолжалось, пока кто-то вслух не произнес, что Сигер уже умер. В этот момент тот пришел в себя и как будто поправился. Не до конца — его предплечий все-таки не было, но кисти рук крепились прямо к локтям. Стоило бы этого испугаться, если бы не было так радостно чудесное воскрешение умирающего. Было понятно, что материя одержала не окончательную победу, а всего-лишь кратковременную и очень хрупкую. Отчего восторг был еще сильнее.
Но было еще кое-что, что я стеснялся спросить у ожившей легенды: собирается ли он и дальше играть на гитаре, ведь у него стали в два раза короче руки? Думаю, что постеснялся я не зря — для Пита Сигера не было ничего невозможного.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=520098
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 28.08.2014
однажды ночью
я шел по улице
и мне показалось
на секунду,
что вы так же
одиноки,
как и я.
той ночью
мне было плохо,
и я ушел
ото всех.
ненавижу вино.
от водки всегда
совсем другое
в голове.
уже трудно вспомнить,
что я
тогда
чувствовал.
наверное, как всегда,
какую-то
ерунду.
вы смотрели кино
про меня
а я не стал, потому что
ненавижу комедии.
помолиться бы богу
атеизма,
да черт не дает
рациональности.
какие формальности?
вера — атавизм,
неверие —
в заду шило.
задушить бы тех,
кто так говорит.
про вас савл сказал:
ни холоден, ни горяч.
в сущности, он был прав,
но из-за еврейства
(притворного) не пойму,
в чем дело.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=516589
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 09.08.2014
Давайте с самого начала.
Возможно, вернее, скорее всего (я говорю так, потому что уверен в этом почти наверняка), так вот, я говорю, что скорее всего вы ни за что на свете мне не поверите. В конце концов, я и не подумаю винить вас за это: каждый из нас живет в границах своего восприятия. Я буду спокоен, если вы пообещаете мне, что хотя бы попытаетесь.
Итак, откуда бы начать?
Сначала пару слов обо мне самом, верно? Ведь какая история без главного героя. Меня зовут Петер Петер, мне около двадцати с небольшим лет. Здесь я допущу оговорку: в этом я не совсем уверен. Еще одна причина, почему вы можете уже начать мне не верить. Говоря по правде, я не помню себя до этого дня. Мне запросто может быть пять тысяч пятьсот семьдесят семь лет. Число не такое уж плохое. Беда в том, что я не имею ни малейшего представления, как выглядят люди не то, что в пять, а даже в скромную тысячу лет. Посмотрев на себя в зеркало, я пришел к выводу, что нахожусь в зените своего естества. Материя в моем лице одержала победу над энтропией. Но откуда, спросите вы меня, раз ты говоришь, что не знаешь, сколько тебе лет, откуда же ты тогда знаешь, что тебя зовут Петер Петер? Не говорите глупостей. Луи Армстронг, Барак Обама Кинг и Иисус Навин тоже не знали, когда родились, и что, хотите сказать, что насчет имен они фантазировали? Если уж на то пошло, то право выбирать себе имя -- это, на мой взгляд, основополагающий принцип свободы слова и совести. Итак.
Я живу в подземном мегаполисе, городе с тремя тысячами станций метро (правящая партия брахманов-троцкистов утверждает, что тремя тысячами пятьюдесятью пятью, но едва ли можно причислить те пятьдесят пять станций-порталов телепортеров к метро, верно?). Думаю, вы спросите: почему такое ровное количество? Сказать не берусь, возможно это просто совпадение. Может быть. Так вот, о чем это я. У нас три тысячи станций метро в девяти городских поясах (и на нижних, я вам скажу, довольно-таки жарковато), и порядка нескажувамсколько десятков миллиардов жителей. Или миллионов, разве это важно? Жить в наше время -- значит видеть всего пару десятков лиц. Думаю, в иные времена мир казался людям гораздо населенней.
Хочу вам представить моих знакомых.
Господин Журавль -- мой начальник. По совместительству -- общественный партнер, назначенный правящей партией. Мой личный Патрокл. Я расскажу о нем позднее, хорошо? В двух словах: парень ошибся, родившись в наше время. Он одинок.
Кристина и Давид -- две подружки (пусть имя Давид не вводит вас в заблуждение), мы вместе с ними работаем на пункте контроля диссидентов. Давид раньше была парнем, но сменила пол, чтобы не идти служить в Силы Самообороны. Что ж, мы живем в непростые времена. А имя Давид она решила не менять, ведь с этим столько бюрократической волокиты.
Солженицын Толстой -- мой давний знакомый, заклятый враг, из-за козней которого я однажды чуть не лишился страховки, и который каждый божий день замыкает контакты моей камеры сновидений. К слову, я все равно их размыкаю перед тем, как лечь в камеру, но чего стоит один его энтузиазм!
История, о которой я хочу вам рассказать, началась одним самым обыкновенным вечером. С другой стороны, если уж рассказывать обстоятельно, то лучше уж начать рассказывать, начиная с утра, чтобы ничего не упустить. Не находите?
Мое пробуждение не было размеренным или нежным, когда полоски света выхватывают спящего из мрака ночи, а было резким и довольно болезненным электрическим шоком, когда мою камеру сновидений в очередной раз замкнуло. Выругавшись, на чем свет стоит, я вылез наружу. Сильно пахло жженой резиной. В моих пределах Уютных апартаментов (там у нас принято называть свои комнаты в общежитиях) было убрано (как всегда с утра, впрочем). Все дело в Господине Журавле -- он тот еще чистюля. Мы живем с ним в одной комнате, мы -- общественные партнеры, в какой-то степени -- социальная ячейка общества. С тех пор, как партия отменила институт брака и естественное оплодотворение, жизнь круто изменилась. Так вот, о чем это я? У нас с Журавлем примерно такая схема: я прихожу, мусорю, ложусь смотреть сны в камеру. В это время возвращается он, убирает по дому. Что он делает еще -- для меня загадка, но я никогда не видел его спящим или занимающимся прокрастинацией. Впрочем, это одна из тех загадок, ответ на которые не сильно-то и хочется знать. Немного оглядевшись вокруг, я пожурил про себя Солженицына (а кто, кроме него, мог в очередной раз замкнуть мою камеру?) и поехал на работу на метро.
Так вот, возвращаясь в моем рассказе к вечеру. После тяжелого дня на работе мы с Кристиной и Давидом были настолько раздавлены глупостью и назойливостью диссидентов -- пару слов о диссидентах, чтобы не повторяться: последнее время ребята выкручивают на максимум ручки своих портативных стереовизоров, чтобы еще громче вешать лапшу на уши нам, офицерам государственной службы. Все приемники в государстве шифруют сигнал, это сделано для предотвращения незаконных переговоров. Мы слышим речь, измененную и зашифрованную с ног до головы, так что, по сути, наш сизифов труд еще и в известной мере бессмыслен. Сегодня мы весь день с раннего утра слушали обсуждение эстетического мистицизма Шопенгауэра, и к вечеру были настолько морально и душевно вымотаны, что решили сразу после работы поехать в бар на девятом поясе. Конечно же, на метро.
Немного о нашем метро. Честно говоря, оно довольно дорогое и не такое уж и расчудесное, как о нем говорят. Чтобы им пользоваться, нужно обладать неплохой сноровкой и ловкостью. Поезда, напоминающие длиннющие макаронины, перемещаются, немного опережая скорость звука. В специальных капсулах по одному сидят люди. Чаще всего сидеть приходится, согнувшись в три погибели, ничего не поделаешь. Есть и капсулы подороже, в них можно полулечь, а еще подается бесплатный джин. В тот день меня обманули. Я прозевал свою очередь и мне продали дорогой билет, зеленый. В отличие от обычного, синего, он ярче светится и на его обратной стороне нет рекламы. Я был, конечно, недоволен, что с моих честно заработанных кредитов одномоментно списали сумму, которую я зарабатываю за день, но возмущаться было уже поздно -- подходили наши капсулы. Кристина и Давид с трудом (впрочем, как обычно) залезли в свои капсулы и над ними захлопнулись створки. Тем временем я устроился в своей длинной комфортабельной капсуле, многозначительным прищуром осматривая раскрывших рты девушек на перроне. Хорошо, хорошо -- может быть, я сейчас немного приукрашиваю события, но ведь маленькому человеку так приятно раз в жизни почувствовать себя не таким уж и маленьким! Состав плавно тронулся, с нарастающим ревом ускоряясь в полумрак тоннелей. Практически беззвучно откуда-то из внутренней стенки капсулы выехал подносик с рюмкой джина. Я про себя пожелал здоровья моим попутчикам (которые, кончено, не смогли бы меня услышать, как бы я ни старался им докричаться). Джин был противный и отдавал гвоздикой, но я выпил его с удовольствием и даже подумал, отчего это не полагается две рюмки вместо одной.
За темным стеклом капсулы проносились сигнальные огни тоннеля, в основном синие, такие, что потом перед глазами стояли темно-красные полосы. Скорость была не такая уж и большая, но временами казалось, будто пальцы превращаются в масло -- так трудно было даже просто пошевелить рукой. В один момент капсула просто ни с того, ни с сего остановилась, стеклянный верх отъехал и сидение ненавязчиво, но уверенно выдвинуло меня на перрон. Вернее, я думал, что на перрон. Я никогда раньше не ездил по зеленому билету, и не знал наверняка, где высаживают пассажиров.
Зал, в котором нас высадили, был полукруглой формы, с высокими потолками и лепниной. В середине зала была круговая лестница вниз, и я последовал за всеми. Потные люди липли друг к другу, норовя поскорее выбраться наружу, липли как мухи, как влюбленные, как банные листы. Именно так я и чувствовал -- дело было, конечно же, в джине.
Мы встретились с Кристиной и Давидом у входа в кафе.
***
Давид показала мне письмо, которое прислал ей ее тайный воздыхатель Солженицын Толстой. Там, помимо всякой романтической дребедени, было немного публицистики:
“Пару слов о нашем обществе. Как раз когда я находился буквально в самом его центре (а я ведь всегда тут, дорогая Давид!), я подумал еще раз (даже не буду пытаться сделать вид, что помню, в какой именно раз), я подумал еще раз о моем, а может быть, и нашем с тобой обществе. Оно космополитично, но ксенофобно. Оно, безусловно, секулярно и даже антиклерикально, но в нем господствует мракобесие и царят культы. Мы все уважаем права меньшинств, но плюем на законные потребности наших ближних. Внутри каждого есть (как водится) мерила зла и добра, общественной полезности и праздного поведения, что, при всем этом, не мешает нам по шестнадцать часов подряд зависать в дисконнектерах и камерах сновидений, покупать комиксы вроде “Битвы утраченных времен: Робокоп против братьев Карамазовых”, а по выходным ездить на метро на собрания неудачников, будь то “Ищущие свои сорок девять сотых” или “Свингерский клуб видео-поэтов”. Я-то туда не езжу, как ты могла бы подумать, но сам факт. Кто-то ведь и ездит! Вчера я видел, как твой друг Петер читал комиксы про Карамазовых. Кроме того, я его сосед по Уютным апартаментам, и каждый раз, когда я прохожу мимо его двери, я слышу жужжание камеры сновидений. Пора задуматься, а, собственно говоря, кто те люди, с кем мы водим дружбу? Стоит ли игра свеч, и, если да, то не окажутся ли эти свечи еще и, вдобавок...”
Дальше я решил не читать. К тому же, Давид доверительно мне сказала, что Толстой продолжает срываться с примитивного юмора на откровенное и неприкрытое хамство в мою сторону, а в конце письма довольно топорно предлагает перейти к более близким отношениям. О, да. Едва ли кому-то в нашем веке могло прийти в голову предлагать это в письме. Неужели мало текстовых сообщений в коммуникаторах? Разве что, Господину Журавлю могла прийти такая идея. Разве я вам еще не рассказывал?
Дело было пару лет назад, когда я только пришел работать на пункт контроля диссидентов с большими надеждами, едва закончив Социальный Инкубатор Гениев. Не хочу углубляться в детали, но Журавль написал мне письмо, в котором предлагал стать его возлюбленным. Он был очень расстроен, когда узнал, что я асексуален.
***
Мы сидели за одноногим столиком, по полированной металлической поверхности которого Давид возила свой портативный стереовизор, а Кристина разглядывала отражение ногтей. Я мог ее понять: я тоже ненавижу этот неловкий момент, когда вы уже заказали выпивку, но ее еще не принесли.
- Солженицын сегодня был чересчур уж вежливым, - я попытался разрядить обстановку.
Кристина усмехнулась, а Давид завертела коммуникатор волчком.
- Я видела, как он плюнул в кофе Журавлю, - сказала она и мы встретились глазами.
И лучше бы не встречались, потому что не успела она договорить, как коммуникатор съехал с края и с хрустом приземлился на бетонный пол.
- Солженицын такой странный человек, ты знаешь, - Давид, кажется, даже не расстроилась и даже будто не повела глазом. Скорее всего, у нее была страховка. - Я не могу понять таких, как он. И откуда вообще они вылезают.
- Ecce, de utero matris. Из чрева матери, - Кристина всегда вворачивает слова на латыни, пока не выпьет. Не самая плохая черта, как думаете? - Люди, подобные Толстому, не появляются просто так и не уходят бесследно. Скорее всего, у него были проблемы в детстве.
- Может быть, он недостаточно рано узнал, что у девочек нет той штуки, как у мальчиков, и теперь злится на весь мир? - Давид ухмыльнулась и помахала рукой какому-то своему знакомому в баре. Что сказать, она довольно болезненно восприняла смену пола.
- Солженицын не так уж плох, - я решил встать на противоположную точку зрения. - В конце концов, он мог бы уже сто раз отравить кого угодно. Его рабочее место ведь у самой кофемашины. Да и потом, ты видела его тексты? Он же прирожденный талант публицистики.
- Я думаю, он, скорее, ничтожество, не уверенное в себе. Ты когда-нибудь слышал, чтобы Толстой вел себя не как трус и мелкий пакостник?
Мы весело проводили время. А как же еще?
***
Очередной стаканчик Бескровной Мэри (я не рассказывал вам рецепт? Все просто, как раз, два, три -- на два пальца водки, на три пальца любой газированной воды, вустерширский соус, табаско и сок дольки лимона) и, кажется, я стал отчетливее видеть происходящее. В другой раз я бы сказал, что все было совсем наоборот и видеть стал я только хуже. В третий раз я бы все забыл поутру. В четвертый, ах, в четвертый! В четвертый, впрочем…
Слева от меня как будто кто-то прыснул. Я обернулся и обмер (я не шучу, с вами никогда не бывало ничего подобного?), потому что будь я проклят, если это была не самая красивая девушка, виденная мной в жизни.
-- В четвертый вы скажете, что всегда мыслите вслух после водки.
-- После водки -- не каждый раз. После Мэри, с кровью или без… - Я немного не удержался на месте и чуть было не сполз на пол со стула.
-- Меня зовут Петер Петер, - Я пожал ее тонкую и холодную кисть. - И до этого момента мне казалось, что сегодня просто отвратительный день.
Меня почему-то стала жутко раздражать музыка и дым внутри. Кристина и Давид как-то незаметно ускользнули из восприятия. Впрочем, может быть, так и было на самом деле, и они просто решили побыть друг с другом.
-- Пойдемте гулять? По Райской кухне и дальше по Токийско-Тверской?
Лучше бы ей было не улыбаться, от ее улыбки меня будто бы приложили по голове резиновой дубинкой, и я ничего не услышал, кроме конца фразы. Вас никогда не прикладывали по голове резиновой дубинкой? Вот и меня нет. Такой архаичный предмет, бытовавший весь прошлый век (я даже однажды поинтересовался и откопал архивы с фотографиями за самый страшный, 2024 год), но и сейчас находятся еще те, которые называют так полицейские примирители. Мой босс однажды попал под раздачу, бедный Журавль. Мало ему несчастий! Кажется, я опять потерял нить.
-- Вы опять говорите вслух, - она пропала из вида, но, кажется (даже, скорее, точно), была рядом -- я ощущал ее присутствие.
Мне бы хватило этого, даже если бы ее не было вовсе.
-- Мне кажется, мы знаем друг друга уже достаточно, чтобы перейти на ты. Мы ведь уже выпили по половине стакана, эм... - Я не сразу прояснил для себя, что плещется в моем и ее стаканах. - По половине стакана неизвестно чего, но это неизвестно что довольно забористое!
-- Ты начал говорить о прогулках.
-- Точно! И как я мог забыть. Хотя такое вечно со мной.
Мы выбрались наружу, под теплый и не очень свежий ветер подземного города. Где-то неподалеку жужжали проносившиеся капсулы метро. Тут я хочу сделать небольшое отступление (впрочем, я не уверен, что я сейчас думаю, а не говорю; но давайте, все же, надеяться!)
Однажды, во времена детства, моя государственная мать (назначенная партией личная Иокаста), эта, в общем-то, милая, но недалекая женщина, сказала мне одну вещь, которую я никак не могу забыть. И, вы знаете, так получилось, что именно сейчас я эту вещь забыл. Ах, да. Нет, все же у меня сейчас не получится вспомнить, но смысл сводился примерно к следующему: “Не старайся прикинуться кем-то перед кем-то еще”. Так получилось, что с тех пор я ничем другим почти не занимался. Не могу сказать точно, но я вас почти наверняка не обману, если стану утверждать, что я обожаю производить впечатление на малознакомых людей. Это в той тщеславной стороне моей личности, которую, по-хорошему, нужно было бы уже давно начать из себя изживать. Я ничего не могу с этим поделать, и, чаще всего, я с улыбкой вспоминаю свои выходки (через время спустя).
Размытые искусственным дождем ночные улицы пахли мокрым нано-асфальтом и освежителем воздуха. Скупой свет пешеходных фонарей подчеркивал мою несуразность, как мне кажется сейчас, когда я это пишу.
-- У меня есть три… Дайте посчитать. Всего три или четыре знакомых человека, один из которых меня ненавидит. Думаю, он всех ненавидит. А теперь получится, что моих знакомых стало существенно больше. На целую одну четвертую. Знаешь, что, -- я остановился и вытянул ладонь вперед, как будто принимая присягу. - Торжественно клянусь тебе, что останусь самим собой до конца. Что бы ни случилось со мной, с тобой или с кем-то еще.
Говорить становилось труднее. Знаете, как неприятно бывает понять, что мог бы еще говорить и говорить, но выпитое незаметно подкрадывается к сознанию и будто оккупирует его? Какое-то время мы шли молча, держась за руки. В конце концов, мы просто поддерживали друг друга, чтобы не упасть. Мы заснули на скамейке в парке на восьмом поясе, когда уже было близко утро.
***
Я открыл глаза. Передо мной был белый пластик, которым отделана камера сновидений изнутри. На самом деле, я все неуловимо понял еще до того, как открыл глаза -- при замыкании пульта управления камерой всегда тянет жженой резиной.
Я медленно открыл крышку камеры и сел, свесив ноги на холодный пол. Возможно, это прозвучит самоуверенно или чересчур цинично, но я привык к разочарованиям. Я бы мог сказать, что Толстой разбил мне сердце, но какого черта, спрашивается? Лучше найду свою одежду и поеду на работу. Конечно же, на метро.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=488708
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 28.03.2014
Как тихо и добро никого не любить,
не жалеть, не возносить и, в целом, не думать.
Когда прижмет -- слушать Шопена,
во всех же остальных случаях -- тишину.
Выйдя на Каменностровский
с папиросой, вываливающейся из губ,
я не сразу понял, что уже вечер.
“Почему ты так быстро пошел?”
Хотел бы я заглушить этот голос,
или зазвучать фортепианным шорохом.
”У нас никакой романтики”.
Что это значит? Он что же,
не водил в кафе,
не дарил цветы,
не рассказывал о Прусте,
не пускался в пляс,
не изменял жене,
не напрягался,
соблазняя женщину?
Если бы я не выпил немного алкоголя,
меня бы стошнило на месте, наверное.
Лицо я сделал, конечно, так себе.
Мне всего лишь не повезло.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=473722
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 19.01.2014
тошнота хуже, чем боль.
от резкости движений бьет холодом.
мир вывернут, но не видно изнанки.
чувствуешь себя бесконечно жалким,
дальним, пыльным, забывающим
и так некстати забытым.
сузив до размеров глаз голову,
стучишь зубами.
закинув ногу на другую,
переплетаешь пальцы.
злые барабаны sangue -- ухом и насквозь.
черные, слабые пальцы -- вокруг горла.
желчь цикуты -- как всегда, в избытке.
мерзлая вода спокойна за окном.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=472408
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 14.01.2014
warm cheeks, lil' round chin,
brownish hair and soft skin of white.
why do i feel that angry
when i look at you?
you're more of a woman
than you used to think
of yourself as of a man.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=415589
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 04.04.2013
Снился Сталин.
Я был ребенком и сидел в актовом зале моей школы вместе с другими детьми. Был, кажется, Новый Год, или какой-то другой большой детский праздник. Сталин был моложав, подтянут, будто сошел с картины тридцатых годов, на которых его обычно изображали стройным усачом. В неизменном френче, но немного более зеленом. Он долго говорил, объяснял ученикам тяжелым книжным языком, что такое диалектический материализм, и почему он превосходит все религиозные учения, как прошлого, так и настоящего. Дети мало что понимали, но все сидели с умными лицами и понимающе кивали. В один момент И.В. кончил монолог и спросил у зала:
- А вы знаете, ребята, в чем основная ошибка иудаизма?
Множество детей сразу подняли руки, может быть, и я том числе. Однако Сталин не дал слово никому из детей, а продолжил говорить сам, и речь его была весьма занудной и трудноперевариваемой. Многие ребята продолжили держать руки, и, кажется, без команды "руки опустить" так бы и продолжили это делать. Речь Сталина была полностью книжной. Он довел ее до очередного логического завершения, сделал краткое резюме, и после дал слово одному ребенку. Этот мальчик, голубоглазый блондин с нордическими чертами лица (может быть, даже в пионерском галстуке), этакий "идеальный ученик", поднялся и сказал нечто вроде:
- Как елка греет своим видом вас, товарищ Сталин, так и вы радуете нас, детей, тем, что пришли к нам сегодня!
Слова были отрепетированными. Даже сам И.В., как я подумал, знал, что именно они будут произнесены. Он продолжил рассказывать про марксистско-ленинскую теорию, а мы продолжили слушать. После очередного тезиса сзади зала кто-то сказал:
- Ну, еще бы.
Говоривший был похож на современного гастарбайтера, бедно одетый житель житель Средней Азии, в потрепанной соломенной шляпе и грязной куртке. Кажется, он курил папиросу. Взгляды почти всех детей устремились на него. Между Сталиным, стоявшим не на сцене, а ниже, на одном уровне с креслами, и этим чернорабочим образовался зрительный коридор. И.В. покивал и понимающе произнес:
- Конечно, ведь вы же рабочий. У вас высокое классовое сознание, вы понимаете.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=406610
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 06.03.2013
С тех пор, как у меня начали расти на верхней части лба рога, мне стало даже немного легче жить. Я все равно никогда не любил часто стричься. Мои волосы лежали не прямо, они, хоть и не вились как следует, но топорщились во все стороны и укутывали череп густой шапкой. Раньше, когда мне это вконец надоедало, я стригся довольно коротко, чтобы опять подольше не ходить в парикмахерскую. Быть же коротко постриженным мне откровенно не нравилось, и я не чувствовал себя в своей тарелке, покуда волосы снова не отрастали на довольную длину. Теперь, однако, я не стригся для определенного дела. Все же, у меня не было желания пугать прохожих и собеседников своей инфернальной внешностью.
У Айзека же рога не росли, но ступни ног грубели с каждым днем, постепенно затвердевая и превращаясь в копыта. Словно кто-то решил знатно посмеяться над знаменитой фирмой Остапа Бендера, сведя нас с ним вместе.
Я сразу понял, что хорошим это кончиться не может, говоря про эти новшества в наших жизнях. В то же время, часть меня подозревала, что во всему виной может быть (на выбор): радиация, пестициды, изучение мобильных телефонов, ГМО, секретные опыты спецслужб, инопланетяне, проделки Сатаны.
Учитывая, что внешним видом я стал походить именно на последнего, эта идея казалось мне особенно уморительной. Я — Антихрист, стало быть, и именно мне надо предстоит возглавить армии царей земных в последней битве с Господом Богом. У Айзека не было времени на подобные мысли, он был занят размышлением о хлебе насущном и способах его получения.
Да, в тот день мы с ним намерились грабить банк.
- Главное, - говорил он, - все правильно продумать. Наша воля должна быть крепка, как яйца Майка Тайсона.
- А каков твой план, у тебя он вообще есть? - Я не то, чтобы не удивился такой затее, но про себя сомневался, что из нее что-то выйдет.
- Мой план очень прост. Мы входим в банк, это раз.
- Раз, - я загнул палец и облизнул губы.
- Я забыл сказать, да, мы заходим по очереди, не сразу вдвоем. Становимся у стойки. Тут я окликаю тебя и начинаю поливать дерьмом.
Я приподнял бровь.
- Выражаясь метафизически. Мы начинаем ругаться на повышенных тонах, друг мой.
- Так, это два, верно? - Почесал я голову.
- Именно. Затем я двигаю тебе в лицо хуком справа, не сильно, конечно, но картинно. Начинается драка. Мы катаемся по полу около ресепшена.
- Отлично, у тебя уже есть мое внимание, парень.
Айзек по своей привычке раскачивался на скрипучем стуле и крутил в руках игрушечный пистолет.
- Я не спроста держу это в руках, дружок. К нам подходит охранник и пытается нас разнять и вышвырнуть вон. И тут, - он долго проговорил звук “у”, - Я вскакиваю и наставляю на него это, - прицелившись мне из своей игрушки в лицо, он надул щеки и произнес:
- Бух!
- Три, наверное.
- Точно так. Этот ссыкун обделывает штанишки и поднимает руки вверх. Ты поднимаешься и берешь у него из кобуры оружие.
Некоторое время мы сидели молча, тишину нарушало только тиканье старых настенных часов, да один раз мимо нашего дома проехал трамвай, отчего стекла затряслись в рамах.
- Ну а что дальше? У нас есть пистолет, на нас смотрит весь персонал банка, не забывай.
- Дальше? Хм, ну а дальше, как говорил Наполеон Первый, - Айзек значительно поднял указательный палец и выдержал паузу, - Главное ввязаться в сражение, ну а там видно будет.
В другой раз меня ни на грош не убедили бы его наивные слова, но сейчас был другой случай. Еще раз осмыслив идею, я подумал, что она не такая уж и провальная. Все будет зависеть от нас.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=403808
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 24.02.2013
- Вы все кажетесь мне хорошими людьми, - сказал я. - Спасибо вам. Нет, правда, все лучше, чем бы я мог ожидать. Но я все равно не верил, что у меня получится.
- Да ты просто никогда не веришь по-настоящему ни во что, - ответил тогда Айзек. - Готов спорить, ты и сейчас вот сидишь тут на своем долбаном стуле и думаешь так про себя: “Какого черта, нахуй?”
- Все не так, не так. По-крайней мере, в какой-то степени. - Я поковырял один из постоянных заусенцев на большом пальце. - Я изо дня в день живу своей обычной жизнью, ведь ты знаешь, да? И я понял только одну вещь: ничего не будет хорошо. - Мое лицо приняло дежурный страдальческий вид. Тоска Израилева накрыла меня своим бело-синим покрывалом, и я принялся за любимое дело. - И ладно бы все было так, все же, все же это так, как есть. Но сама мысль об этом доканывает окончательно. Вот ты когда-нибудь чувствовал опустошение, Айзек?
Собеседник, будто бы перетирая что-то между зубами и губой, на секунду задумался.
- Я чувствовал величайшую и самую безвкусную пошлость на свете. Опустошение, говоришь? Почему бы и нет, давай назовем это так. - Сняв ноги со стола, он расправил плечи и сел по-удобнее в старом, разваливающемся деревянном кресле. - Когда все это началось со мной, у меня не было времени думать и выбирать. Ну, точь-в-точь как у тебя, так? - Он подмигнул мне. - Мне было откровенно наплевать на свою первую жену и ее семейку. Единственное, что мне тогда хотелось, как, впрочем, и теперь — это отрыва.
- И побольше злости, - добавил он после секундного раздумья таким тоном, каким обычно кассирши добавляют свое дежурное “приходите еще”.
Айзек задумчиво посмотрел в потолок, прикурил папиросу и понемногу качался на стуле, отчего тот издавал отвратительной писклявости скрип.
- Я собрал свои пожитки и уехал. Ну нахуй так жить. Насрать.
- Я понимаю.
- А, что? Да нет, я не об этом! Сбился, понимаешь. Нахлынули воспоминания, - улыбнулся Айзек. - Пошлость, друг Гораций, в том, что я перед выездом не спустил свое дерьмо в унитазе женушки.
Его глаза заблестели, а щербатый рот расширился, готовый в ту же секунду загоготать в приступе истерического смеха. Я понял, что собеседник не оставляет мне никаких шансов, кроме как играть по его правилам. Тогда я тоже улыбнулся, а смех прыснул сам собой. Комната наполнилась громогласным хохотом.
- Понимаешь толк, да? - Сказал тогда Айзек, когда, спустя минуту, мы оба обессилили от нервной истерической тряски. - Я смотрю, ты парень-то неплохой, а?
Он придвинулся близко ко моему уху, словно готовился что-то сказать. Но он ничего не сказал, и я слышал и чувствовал только его дыхание. Не могу сказать, как долго это продолжалось, но я ловил себя на мысли, что, даже откинув предрассудки общества относительно отношения полов, я не мог получить наслаждения от этого процесса.
- Ты, наверное, неправильно понял, - сказал тогда я, пытаясь сохранить нейтральное и беспристрастное лицо, глядя перед собой.
- А? Да что ты в самом деле! Неужто и вправду купился, будто я передаст? - Меня это начало выводить из себя. Айзек пуще прежнего засмеялся, его слюна, обильно окропив меня, разлеталась по всей комнате.
- Да что, твою мать, ты за мудила такой?
Я оттолкнул его за плечо, но он, надо было думать, ожидал такой поворот событий, потому что сразу же толкнул меня с силой в грудь, и я повалился на стуле назад. На полу я случайно нашарил рукой какой-то предмет и тут же швырнул его в обидчика. Это оказалась пепельница. Она пролетела мимо головы Айзека, голова и плечи которого оказались в пепле. Египетский скорбец. Что до пепельницы, то она, как и положено всякой уважающей себя стеклянной утвари, разлетелась на тысячу осколков, ударившись о металлический угол холодильника.
Громкий звук вернул меня в чувства, и я, хоть и продолжал кипеть изнутри, уже контролировал себя в полной мере. Я мысленно сосчитал про себя только до двадцати трех, когда Айзек проговорил, присаживаясь на пол невдалеке от меня:
- Луи, мне кажется, что это начало прекрасной дружбы.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=378137
рубрика: Проза, Лирика
дата поступления 16.11.2012
Вы спите, а мне
нравится, как выглядит
это слово на бумаге.
Запах грязной скатерти,
пыль на гитаре между струн,
скособоченный пустой
пакет из под сока,
окурок в пироге.
Пластиковые бутылки
вперемешку с розами,
три рюмки водки,
которую никто
не станет пить.
Засвеченная пленка
как рацион.
Завядшие огурцы
как свидетельство
правоты рацио.
А также карандаш
в тарелке, как
доказательство
непосредственности.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=375147
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 03.11.2012
всяческие любови
и привязанности
настолько сильно
отвлекают
от действительности,
что и думать
противно.
чем сильнее пыжишься,
тем круче
саспенс.
а ведь по-хорошему
мы все —
ничтожества.
так сказать, мусор
гомо сапиенс.
первое правило, сэр, —
наплюйте
на джентльменство.
как и я, вы
ничего не стоите.
сходите,
проверьтесь.
поверьте
на слово,
сколько бы за вас
не дали —
расстроитесь.
адрес: https://www.poetryclub.com.ua/getpoem.php?id=370118
рубрика: Поезія, Стихи, которые не вошли в рубрику
дата поступления 11.10.2012