I.
Да, ушёл во мрак по осенним листьям
от извечной лжи и крикливых истин,
хоть борей вослед отправлял проклятья,
и не знал куда в темноте ступать я:
опасаясь ненужных открытий в бегстве,
ощущал, что просто топчусь на месте.
Не давала гордость вернуться вспять, но
весь мой путь – это путь вообще обратно –
в ничего – в чистый лист, не знававший строчки,
хоть не сжать себя до исходной точки.
Что ж тогда? подниматься ль с одышкой в гору, –
дабы вере найти в небесах опору?
II.
Мы простились давно. Так давно, что ныне
то, что раньше легко относил к святыне
потеряло значенье. Утрата пыла –
есть живое сомнение в том, что было –
было в комнатке той, и в лесу, при леших…
беспардонна отмена времён прошедших.
Оглянуться – нельзя. Впереди туманно.
Очевидно, что ты – скрытый вид обмана:
не сверкала брошь, не слетала блуза
в никуда – просто крикнула громко муза,
прокатились по телу иголки дрожи,
мол, почувствуй, как лезет душа из кожи.
III.
Ни мечты о тебе, ни четы законной;
будет письма сжимать изнутри огонь мой,
и найдёт адресат в голубом конверте
мёртвых бабочек – яркую правду смерти, –
беглеца возвратит восвояси холод,
раз булавкой любви он к тебе приколот.
Так бежит по бумаге черника слова,
будто кто-то ко мне прикоснулся снова,
но боясь бытия в тесноте пространства
посмотрел и ушёл – не посмел остаться,
и возможно, хоть время найтись отбою,
сей таинственный призрак и был – тобою.
Шикарно, старик! 
